Изучением жизни и творчества Альфонса Мухи я занималась в молодости, и мне довелось даже сотрудничать с сыном художника Иржи при подготовке ряда публикаций, посвященных его отцу. Иногда я с легким удивлением нахожу, что знаю его во многих отношениях лучше, чем некоторых из своих ныне живущих друзей. Причина этого особого чувства доверительной близости заключалась, по всей видимости, в том, что я жила в доме, обставленном его мебелью, могла сидеть в кресле, в котором позировали его натурщицы, и мешать себе чай ложкой с его инициалами. На книжной полке долгое время лежала черная дощечка с его парижским адресом, предназначенная для сообщений посетителям, которые не застали его дома; на дощечке было написано мелом: «Mucha viendra — Муха скоро вернется». Сделанная рукой Альфонса надпись читалась без труда, стерлось только точное время его возвращения, но может быть именно поэтому она осталась в силе по сей день.

После смерти его жены мне было поручено составить каталог его творческого наследия. Читая сотни писем, сортируя груды фотографий, визитных карточек и вырезок из старых газет, я, помимо важных фактов, обнаружила массу интересных подробностей: он боялся осени и часто болел гриппом; был общителен, галантен в обращении с дамами; мог похвастаться золотистым цветом лица и прекрасными, здоровыми зубами; был оптимистичен до легкомыслия и ревнив. Каждая из этих отдельных деталей может показаться малозначимой, но взятые вместе, они создавали беспокойное чувство почти ощутимого присутствия Мухи. И от этого чувства мне вряд ли удастся когда-либо избавиться. Да по сути дела я и не хочу от него избавляться, поскольку бесконечно дорожу этой уникальной, хотя и незримой связью.

Альфонс Мария Муха родился 24 июля 1860 года в небольшом старом моравском городе Иванчице. Он появился на свет в девятнадцатом веке и до самого конца своей жизни оставался верным выразителем этого века в своих взглядах и своем творчестве. Именно поэтому ему удалось наложить отпечаток на стиль своей эпохи, который еще при его жизни называли «стилем Мухи». Вполне закономерно также, что как личность он остался верен эстетике и идеалам девятнадцатого века и в своем позднем творчестве, независимо от того, нравится это искусствоведам или нет.

Его отец, Ондржей — портной по профессии — родился в семье потомственных виноградарей, а вышел на пенсию мелким служащим уездного суда. В 1859 г. в возрасте тридцати пяти лет, будучи уже вдовцом и отцом нескольких детей, о которых сегодня не известно ничего, он женился на тридцатисемилетней Амалии Мале, дочери богатого моравского мельника. Без сомнений, это был брак по расчету, обусловленный внушительным приданым. В новой семье появилось трое детей: Альфонс, Анна и Андела. И хотя их мать Амалия умерла довольно рано, Ондржей, овдовевший во второй раз, оказался для своих детей образцовым отцом — среднее образование получили и обе дочери, что в те времена (с учетом социального положения их отца) было невиданным достижением в области эмансипации. Альфонс поступил в Славянскую гимназию в Брно, а когда будущему художнику исполнилось семнадцать лет, отец пишет в Пражское художественное училище письмо, в котором просит зачислить сына в Училище, поясняет, что Альфонс не окончил гимназию по причине плохого состояния здоровья и настоятельно подчеркивает ценность домашнего образования сына. Но заглянув в архив упомянутой гимназии, мы обнаруживаем, что Альфонс был не хилым мальчиком, а скорее студентом, «бесцеремонно лгущим и прогуливающим не только уроки, но и богослужения». Хорошие отметки ему ставили лишь учителя пения и рисования. Так или иначе, но творения молодого Мухи, отосланные отцом в Пражское художественное училище, вернулись обратно с припиской профессора Лготы об «абсолютном отсутствии таланта у их автора». После этого провала Альфонс поступает работать писарем в иванчицкий суд, а два года спустя, прочитав объявление в газете, нанимается на венскую фирму «Каутски-Бриоши-Буркхарт» по производству театральных декораций. Когда в 1881 г. сгорел «Ринг Театер», Альфонс был уволен, некоторое время еще скитался по Вене, но потом, по всей видимости благодаря отцовским связям, перебрался в южноморавский город Микулов, где занимался всем понемногу: рисовал театральные декорации, писал портреты-миниатюры, делал эскизы инкрустаций и время от времени даже работал маляром.

Надо сразу сказать, что в те годы покрасить квартиру означало совсем не то, что сегодня: по потолкам должны были порхать ангелочки, а по углам и стенам комнат пышно расцветать цветы. Когда Муха расписал комнаты небольшого замка, принадлежавшего грушованскому графу Куэну и названного в честь графини Эммахоф, его отослали с тем же поручением к брату графа в замок Гандегг в Тиролии. Там ему представилась прекрасная возможность не только оформлять дворянские хоромы, но также писать портреты графини и даже — в сопровождении слуги, охотно таскающего мольберт, краски, плед и корзину с едой — ходить рисовать натуру. Спустя некоторое время, когда Альфонс завершил гораздо большую, чем предполагалось, работу, судьба, в которую он так верил, решила, наконец, смилостивиться над ним. На сцене появляется венский профессор живописи Край, внимательно просматривает все работы молодого самоучки и внушает графу, что оставить такой талант без профессиональной подготовки — просто грех. И что, при этом, за пропитание и крышу над головой его можно использовать немного и для своих нужд. Граф решает стать меценатом молодого художника, и в 1885 году Альфонс поступает в мюнхенскую Академию художеств, записывается сразу на третий курс и после двух лет занятий отправляется завершать свое образование в Париж, находясь по-прежнему на графском иждивении. Здесь он сначала записывается в художественное училище Жульен и приобретает элегантный плащ и шляпу; затем переходит в художественное училище Коларосси, слывшее более опытными педагогами; в 1889 г. часто и охотно посещает Всемирную выставку, восхищается только что построенной Эйфелевой башней, восторгается «блестящим триумфом» делегации чешских физкультурников — «Соколов» — и начинает строить свои первые творческие планы. Эту идиллию нежданно-негаданно нарушает письмо графского секретаря, который сообщает ему, что у графа в последнее время возникло много расходов на образование собственных детей и что отныне господину Мухе придется полагаться исключительно на свои силы. Выплаты стипендии прекратились, а многое ли извлечешь из обещаний помощи в случае сильной нужды? Хотя в своих поздних, довольно неточных мемуарах Муха намекает на некий период лишений, его письма этих лет к отцу о подобном не свидетельствуют: в них он много говорит не только о собственной мастерской, но и о своей собственной квартире, в радужных тонах описывает свое сотрудничество в качестве иллюстратора с несколько одиозной газеткой «La Vie Рopulaire», ведет речь о других заказах, — но вполне возможно, что он просто хочет выглядеть героем в глазах отца и сестер. Однако уже в 1891 г. Муха устанавливает серьезные контакты с издателем Арманом Коллином; в 1892 г. ему предоставляется возможность вместе со знаменитым Рошгроссе иллюстрировать «Историю Германии» видного историка Зейгнобоса; а в 1894 г. он получает заказ на афишу «Жисмонды» для Сары Бернар. Эта самая известная в те годы во Франции дама заключает с ним в 1895 г. шестилетний договор; поступают новые работы и заказы; одна за другой проходят выставки; появляются восторженные отзывы в печати; художник становится владельцем новой большой мастерской; он принят в высший свет — одним словом, к нему приходит слава. Но, я думаю, что даже из этого краткого перечня событий следует, что далеко не все пришло так легко и стремительно, как сам Альфонс, постоянно благословлявший свою судьбу, склонен был утверждать. Академическое образование он должен был заслужить упорным трудом, а ждать начала учебы ему пришлось целых восемь лет. Период между отменой графской стипендии и настоящим признанием длился пять лет, и потребовалось еще семь долгих лет напряженных усилий, чтобы приступить к работе над мечтой всей своей творческой жизни, т. е. к труду во славу своей Родины и Славянства вообще. Мечта эта наконец воплотилась в его Славянской Эпопее.

Сегодня очевидно, что благодаря возможности выполнить афишу «Жисмонды» — в полном соответствии с мыслью, что шанс получает только тот, кто давно к этому готов — он создал стиль, который стал воплощением его эпохи, но в то же время, по крайней мере по его же собственному выражению, он попал в порочный круг коммерческих заказов. Сегодня этот период считается самым ценным вкладом Мухи в сокровищницу всемирного художественного достояния, и именно этот период заставил искусствоведов и представителей рынка изобразительного искусства заинтересоваться как его ранними работами, так и более поздними произведениями, которые сам художник ценил выше всего. Десятилетия спустя, произведения, созданные им в «Парижский период», вновь возродили его былую славу и прочно обеспечили Альфонсу Мухе место среди немногих чешских живописцев, чьи работы постоянно выставляются на самых престижных мировых аукционах, в музеях, галереях и частных коллекциях. Муха стал кумиром даже у японских поклонников живописи, которые первыми в мире создали музей этого знаменитого чешского художника. И все же — еще до 1900 г., — находясь на вершине славы, он корит себя в том, что сошел с намеченного пути: «Мой народ страдает, а я сижу за обильным столом».

Многое о своей судьбе он знал уже в 1890 г., когда, отвечая на вопросы отца, он писал: «...Я не художник-декоратор. Называйте меня, как хотите, современная живопись не признает границ... Своим жанром я считаю темы, запечатленные на прилагаемом эскизе. Именуйте это, скажем, поэтизацией истории, или как вам угодно, однако это никоим образом не декоративная живопись». Да, первая любовь всегда жива. Славянская Эпопея стала поэтизацией истории, свершившейся, по мнению иных, с некоторым опозданием, — зато выполненной с поразительным профессионализмом. Тогда, в 1890 г., Муха вряд ли мог представить, что четырнадцать лет спустя Соединенные Штаты будут приветствовать его афишами с собственным портретом в полный рост и надписью: «Соединенные Штаты посетил величайший художник-декоратор всех времен!» А он уехал в Америку, чтобы избавиться от назойливой коммерческой круговерти и заработать столь нужные для осуществления заветной мечты деньги, рисуя портреты. Однако оказалось, что портреты богатых дам даются ему ценой долгого кропотливого труда, а заказы миллионеров на декоративные работы он не принимал. Когда в 1906 г. Муха женился на своей ученице Марии Хитиловой, которую страстно любил и которая была моложе его на 22 года, у него было больше долгов, чем средств к существованию. Так что в конце концов ему не удалось и в США избежать того, от чего он уклонялся, но что его прославило — рисунков на обложках журналов, изготовления рекламных плакатов и театральных афиш. Но Муха создал в Америке и громадные полотна, в частности, для Немецкого театра в Нью-Йорке. В 1909 г. художник написал портреты двух дочерей американского промышленника и дипломата Чарлза Р. Крейна (одна из них позже на короткое время стала женой Яна Масарика). Крейн в то время активно интересовался судьбами арабов и славян, поддерживал дружеские отношения с Троцким, с несколькими — тогда еще бедными — арабскими шейхами, а также с будущим чехословацким президентом Т. Г. Масариком и с многими другими. Муха сумел заразить Крейна своей идеей Славянской Эпопеи. Подписав вскоре с Крейном контракт на создание Эпопеи, Муха вернулся на родину и, оформив парадный зал Дома пражского муниципалитета, все свое внимание сосредоточил на Эпопее. Громадные полотна, составляющие Эпопею, он постепенно передает городу Праге, а в 1928 г. вместе с Чарлзом Р. Крейном участвуют в торжественной церемонии официальной передачи этого монументального цикла чешскому народу и городу Праге. Следует, однако, сказать, что цикл был принят довольно прохладно. В то время как экспозиция первых одиннадцати полотен в нью-йоркском Бруклинском музее пользовалась, как ни странно, большим успехом (впрочем, почему «странно»? — американский менталитет был совершенно иным), дома его упрекали в скованности, излишнем пафосе и монументализме — другими словами, в том, что полному восприятию его творчества якобы мешала и до сих пор мешает закрепощенность Мухи девятнадцатым веком. Критики утверждают, что он был не способен освободиться от нее. Я лично думаю, что он просто не хотел и не мог этого сделать. Однако, учитывая мое особое отношение к нему, я не считаю возможным быть ему судьей или адвокатом. Вполне закономерно, что мне бы очень хотелось поверить предсказаниям некоторых специалистов, утверждающих, что эстетику мировоззрения Мухи, включая поздний период его жизни и творчества, мы сможем справедливо оценить только тогда, когда наше восприятие его творчества будет избавлено от временных и, добавлю от себя, может быть и идеологических трактовок и увязок. После провозглашения в 1918 г. республики, Мухе было поручено изготовление первых чехословацких почтовых марок, денежных знаков и государственного герба.

В самом конце жизни он создал еще ряд работ — не только по заказу, но и ради собственного удовольствия. Альфонс Муха скончался 14 июля 1939 г., ровно через четыре месяца после оккупации Чехии и Моравии нацистскими войсками и за десять дней до своего семидесятилетия. Круг замкнулся: после двадцати лет столь вожделенной свободы его родина, к которой он пылал романтической любовью, вновь оказалась несвободной. Судьба подчас бывает безжалостной даже со своими баловнями: не лучше было укоротить жизнь художника на несколько месяцев, или, наоборот, продлить ее еще на шесть лет? А ведь он так верил в нее, в свою судьбу!